Карьеризм и засилье личных связей превратили ханьскую бюрократию в пародию на самое себя
Отрывок из книги «Империя ученых» философа Владимира Малявина о том, как Китае во времена правления династии Хань формировалась бюрократия — от «достойных и добрых» чиновников до повсеместной коррупции и патронажа.
"Бюрократия раннеимператорского Китая по многим пунктам, и прежде всего свойственным ей порядком отбора чиновников, существенно отличалась от бюрократической организации поздних империй с ее отлаженным механизмом экзаменационной системы. Ученые люди средневековья находили государственное устройство ханьской державы примитивным и благоприятствовавшим коррупции. С их мнением можно согласиться — в конце концов исторически малоопытная ханьская бюрократия представляла ранний этап становления бюрократической государственности. И все же многое из того, что позднейшие критики ханьских институтов считали недостатком, ханьским современникам показалось бы скорее достоинством. Государственные мужи Хань отнюдь не стремились полностью обезличить и унифицировать процедуру выдвижения на службу. Не регламенты и статуты, а личные достоинства кандидата и умение распознать «истинный талант» были для них главными условиями благого правления. Они подходили к политике с меркой не среднего человека, а гения, идеология затмевала для них административную практику. К примеру, когда сановник Цзо Сюн в 30-х годах II в. предложил ввести возрастной ценз для рекомендуемых на службу, он сделал исключение для тех, кто окажется подобным добродетельнейшему ученику Конфуция Янь Хою. И претенденты немедленно нашлись. Персоналистские воззрения той эпохи еще откровеннее выразили влиятельные противники формы, прямо заявлявшие, что в империи принято «отбирать на службу по личному таланту и не связывать себя установленными правилами» [Дун Хань хуэйяо, с. 83].
В ханьской политической культуре человек еще не заслонен «системой»; за ним признаются и, более того, от него требуются исключительные личные качества, ставящие его выше всяких формальностей. Ханьский двор не только допускал, но и, по всей видимости, сознательно ориентировался на сосуществование различных методов и критериев отбора на службу, причем значимость каждого из них менялась по мере политической эволюции империи.
От прежних времен ханьская династия унаследовала правило, в соответствии с которым чиновник в ранге 2 тыс. даней и выше после трех лет службы мог рекомендовать на службу близкого родственника, обычно брата или сына (привилегия жэнь). Если рекомендованный выдерживал испытательный срок, его назначали на штатную должность. Хотя этот обычай, неоднократно подвергавшийся критике как противоречащий принципу отбора служащих по личным доблестям, в 7 г. до н. э. был запрещен, он неоднократно упоминался в позднеханьских источниках и в среде тогдашней бюрократии и отнюдь не считался незаконным [Bielenstein, 1980, с. 133].
В начале царствования Хань среди чиновников имелись так называемые бо ши — официально назначенные «знатоки» разных политических доктрин, имевшие своих учеников. Взойдя на престол, У-ди повелел, в противовес указанной системе, ограничиться преподаванием пяти конфуцианских канонов. С этой целью в 124 г. до н. э. была учреждена Столичная школа (тай сюэ) с 50 учащимися, отобранными провинциальными властями. Учащимся предлагались на выбор экзамены трех степеней сложности, и в случае успеха они могли претендовать на невысокие должности. Численность обучающихся в школе постепенно возрастала. К середине I в. до н. э. их насчитывалось 200 человек, а к рубежу н. э. — свыше тысячи. В 4 г. н. э., когда реальная власть находилась в руках Ван Мана, было решено, что 40 учащихся, успешнее других выдержавшие экзамен высшей степени сложности, должны начать службу при дворе; 20 лучших учащихся по экзамену среднего уровня зачислялись в свиту наследника престола; 40 лучших учащихся по экзамену низшего уровня назначались учеными советниками в провинциальную администрацию [Хань шу, цз. 88, с. 5 б].
Первый император позднеханьской династии Гуан У-ди также покровительствовал конфуцианским эрудитам. Он ввел в школе преподавание 14 экзегетических традиций и отстроил комплекс учебных зданий за южными воротами столицы — местонахождение школы, отныне ставшее традиционным. Однако источники умалчивают о квоте для лиц, попадавших на службу после сдачи экзаменов, и есть основания полагать, что учеба в школе не обещала быстрой карьеры. В 103 г. двору доносили о разброде и пренебрежении обязанностями, царящими среди преподавателей и учащихся, а через год поступили сведения о том, что в школе вообще не проводится ни занятий, ни экзаменов [Хоу Хань шу, цз. 44, с. 7а, цз. 32, с. 9а–б]. В дальнейшем школа пришла в полное запустение: многие здания обветшали и обрушились, двор заняли под огороды и пастбище, деревья были срублены на дрова. В 131 г. школа была восстановлена: новый комплекс состоял из 240 построек, насчитывавших в общей сложности 1850 комнат; была упорядочена процедура экзаменов [Хоу Хань шу, цз. 79а, с. 3 б, цз. 48, с. 11а–б]. По указу 146 г. в школу направлялись дети всех штатных чиновников, и в последующие два десятилетия ее учащиеся сыграли яркую роль в политической жизни империи. В целом, однако, школа имела больше символическое значение, и ее роль как канала пополнения бюрократии была совершенно ничтожной. Это обстоятельство, конечно, не умаляет того общеизвестного факта, что в ханьской империи конфуцианское образование стало, по выражению Бань Гу, «дорогой к чинам и наградам».
Подавляющее большинство штатных служащих отбиралось по личному выбору власть имущих. Наиболее почетным считалось, разумеется, приглашение, исходившее от самого императора (чжэн чжао). В таких случаях кандидата в чиновники полагалось доставить ко двору в так называемом государственном экипаже (гун чэ). Приглашенному не гарантировалось назначение на должность, и, если он по каким-либо причинам не оправдывал надежд государя, его отсылали обратно. […]
Уже к концу II в. до н. э. качества гипотетических кандидатов стали определять в стереотипных формулах: «достойные и добрые» (сянь лян), «безупречные и прямые» (фан чжэн), «говорящие прямо и крайне усердные» (чжиянь цзицзянь). В позднеханьское время появились новые категории рекомендуемых, такие как «праведные» (юдао), «совершенно почтительные» (чжисяо), «непорочные и простые» (дунь пу) и др. Изредка эдикты ограничивали круг рекомендуемых лицами, сведущими в военном искусстве или законах. Отобранные кандидаты прибывали во дворец, где держали своеобразный экзамен: подавали императору так называемую ответную записку (дуй цэ), в которой излагали свои взгляды по насущным вопросам государственной политики. Если их советы получали одобрение правителя, кандидаты могли сразу занять высокий пост в администрации.
Нерегулярные указы о рекомендации на службу достойных мужей, разумеется, не могли удовлетворить потребности империи в административных кадрах. Правительство нуждалось в постоянном и фиксированном их притоке. Эту задачу первым попытался решить У-ди, повелевший в 130 г. до н. э. ежегодно от каждой области и удела рекомендовать двору по два человека, отличавшихся «почтительностью к родителям» и «бескорыстием». Поначалу новая мера, по-видимому, не встретила должного энтузиазма. Во всяком случае спустя два года пришлось ввести наказания для провинциальных администраторов, игнорировавших распоряжение [Хань шу, цз. 6, с. 7а]. С консолидацией ханьского режима отбор «почтительных и бескорыстных» (сяо лянь) превратился, однако, в основной канал регулярного пополнения штатной бюрократии. Именно так начинали свою карьеру большинство героев жизнеописаний в книге Фань Е. Сама категория «почтительный и бескорыстный» приобрела синтетический характер, впитав в себя все основные критерии квалификации служилых людей. Например, позднеханьский сановник Лю Лун «за начитанность в канонах был выдвинут как почтительный и бескорыстный» [Хоу Хань шу, цз. 76, с. 22а]. О большом значении данного звания свидетельствует стремление двора уточнить квоту отбора его обладателей. В 29 г. было решено, что в областях и уделах следует выдвигать одного «почтительного и бескорыстного» от 200 тыс. жителей. Там, где численность населения не достигала этой цифры, «почтительного и бескорыстного» полагалось выдвигать один раз в два года, а в областях с населением менее 100 тыс. человек — один раз в три года [Хоу Хань шу, цз. 37, с. 20 б]. Спустя девять лет были введены некоторые льготы для северных пограничных районов.
В столице отобранные кандидатуры вначале подвергались проверке. Случалось, что правителям областей, сделавшим неудачный выбор, приходилось на время оставлять службу. В132 г. по предложению Цзо Сюна для «почтительных и бескорыстных» учредили экзамены на знание конфуцианских канонов и делопроизводства [Хоу Хань шу, цз. 61, с. 6 б]. Утвержденные дворцовыми ведомствами кандидаты проходили испытательный срок в качестве ланов, составлявших непосредственный резерв бюрократии. Ланы не имели постоянных поручений и выполняли главным образом обязанности императорской охраны. Ежегодно специальное ведомство давало оценку их службе, руководствуясь в качестве критерия так называемыми четырьмя качествами добродетельного поведения, каковыми считались «искренность и великодушие», «непосредственность и простота», «скромность и уступчивость», «воспитанность и благочестие» [Хоу Хань шу, цз. 64, с. 2 б]. По-видимому, большинство ланов начинали служебную карьеру с поста правителя уезда.
При раннеханьской династии среди лиц, которых следовало рекомендовать на службу, часто упоминались «выдающиеся таланты» (сю цай). В середине I в. вследствие табу на личное имя Лю Сю, первого императора династии Поздняя Хань, употреблялся термин «блестящий талант» (мао цай). По эдикту 36 г. отбор «блестящих талантов» стал регулярной практикой. Право ежегодно рекомендовать одного кандидата по данной категории получили инспекторы округов и несколько высших сановников. Каждый год звания «блестящего таланта» могли быть удостоены 18 человек. «Блестящие таланты», среди которых бывали и те, кто ранее был рекомендован как «почтительный и бескорыстный», освобождались от испытательного срока и сразу получали назначение на должность. Тем же эдиктом 36 г. высшие чины получили право рекомендовать около двух десятков «бескорыстных служащих» из числа тех, кто уже находился на службе [Дун Хань хуйяо, с. 282].
Система рекомендаций, дававшая к середине II в. более 200 кандидатов в штатные чиновники ежегодно [Ван Фу, с. 64], не была ни единственным, ни даже самым удобным каналом бюрократической карьеры. Не меньшую роль в административной практике ханьской империи играли прямые назначения на должность (пи чжао), которые не сопровождались какими-либо формально регламентированными экзаменами и проверками. Так набирали свой штат не только провинциальные правители, но и начальники столичных ведомств, которые могли затем обеспечить своим протеже быстрое продвижение наверх. […] Из многочисленных упоминаний в позднеханьской биографической литературе явствует, что прямое назначение на должность в центральном аппарате котировалось выше рекомендации по категориям «почтительный и бескорыстный» и «блестящий талант». Зачастую высокопоставленные сановники брали себе на службу тех, кто уже имел эти звания.
В ханьском Китае различные методы выдвижения на службу образовывали в итоге своеобразную иерархию, в рамках которой нерегулярные формы отбора как бы корректировали систему регулярных рекомендаций. В этой иерархии можно выделить следующие основные ступени: назначение, или так называемое учтивое приглашение (ли цин) на службу в провинциальную администрацию, рекомендация по категории «почтительный и бескорыстный» от области и «блестящий талант» от округа, нерегулярные рекомендации, назначение на должность в аппарате трех гунов, призыв ко двору по представлению высших сановников, чрезвычайное приглашение императора.
Чтобы оценить характер столь сложной структуры политических отношений, необходимо вначале определить факторы, влиявшие на выбор кандидатуры. Важнейшие из них нам уже известны. С одной стороны, соперничество между претендентами на чиновничий титул в местном обществе заставляло отдельные семьи бороться за первенство и ревниво оберегать завоеванные привилегии. С другой — то же соперничество побуждало их столь же ревниво следить за успехами конкурентов, апеллируя при необходимости к неким «объективным», всеми разделяемым критериям оценки кандидатов, требуя беспристрастности и гласности отбора. Как следствие, критерии легитимации претензий кандидатов оказывались весьма неоднозначными и даже откровенно противоречивыми. Обычно их врожденная противоречивость проявляла себя в резком расхождении между идеалом «справедливого» выдвижения на службу и действительностью административной рутины.
Обе указанные тенденции — стремление к господству и ориентация на некое «общее мнение» — отчетливо прослеживаются в низовых звеньях бюрократии. О появлении в позднеханьский период потомственной служилой элиты в провинциальном обществе уже говорилось. Резонно предположить, что звание «почтительного и бескорыстного» жаловалось в первую очередь ее представителям. Цао Цань в надписи на посвященной ему каменной стеле охарактеризован как наследственный обладатель звания «почтительный и бескорыстный» в третьем поколении [Ван Фанган, с. 606]. У чиновника Цзу Юэ (III в.) предки в восьми поколениях имели звание «почтительного и бескорыстного» [Шишо синьюй, с. 7, 93].
Вместе с тем служилые семьи стремились обосновать свои привилегии ссылками на поддержку земляков, а сама процедура отбора сохраняла пафос публичности. Признательность и любовь «жителей округи» — постоянная тема в надгробных надписях и биографической литературе позднеханьского периода, а «общее мнение» земляков выступает главным условием служебной карьеры. […]
Ряд сообщений источников свидетельствует о большой силе «общего мнения» местной элиты. […] Однако приоритет «общего мнения» отнюдь не исключал той системы отношений, при которой, как записано в биографии Ван Фу, власть имущие «по очереди друг друга выдвигали» [Хоу Хань шу, цз. 49, с. 2а]. Отбор на службу был целиком внутренним делом управляющих и отличался тенденцией к постоянному сужению сферы отбора. Оттого заключенная в институте «общего мнения» социальная идея, как мы сможем убедиться, не создала устойчивых норм публичной политики.
Отмеченные факторы обусловили характер эволюции центральной бюрократии. В позднеханьской империи явственно обозначилась тенденция к складыванию прослойки именитых служилых семейств, члены которых наследственно занимали высшие должности в бюрократическом аппарате. Таких семей можно насчитать около двадцати. Большинство из них приобрели высокое положение еще в раннеханьское время, некоторые — только при Поздней Хань. […]
Аристократизация бюрократии означала превращение ее в замкнутый консервативный слой, преследовавший собственные интересы. Однако упрочение социальной иерархии внутри правящих верхов позднеханьской империи и формирование в ней обособленного круга служилой знати не вели к сословному размежеванию общества. Социальный статус оставался производным от положения на бюрократической лестнице и потому не мог не быть весьма подвижным и неустойчивым. Не существовало и четкого критерия родовитости происхождения. […]
В конечном счете истинные мотивы выдвижения на службу не всегда были ясны и самим современникам. Так, Чжу Му, родившийся в потомственной служилой семье, девятнадцати лет занял пост инспектора в областной управе. Вновь прибывший правитель области спросил его:«Вы молоды. Служите ли вы инспектором области благодаря влиянию семьи или личной добродетели?» В ответ Чжу Му в характерном для той эпохи стиле без обиняков сравнил правителя области с Конфуцием, а себя с Янь Хоем, любимейшим учеником Конфуция [Хоу Хань шу, цз. 43, с. 6 б].
Надо подчеркнуть, что определенное размежевание господствующего класса позднеханьской империи на горизонтальные страты сопровождалось укреплением вертикальных структур, связывавших чиновников разного статуса. В числе последних следует назвать прежде всего институт ученичества. Первоначально термин «ученик» (мэнь шэн, мэнь жэнь, мэнь ту) относился к учащимся частных конфуцианских школ — весьма многочисленной социальной группе в позднеханьское время. Фань Е в предисловии к разделу «Конфуцианцы» своего исторического труда отмечает: «Со времени Гуан У-ди военное дело потеряло значение, все занимались только изучением канонов. Носившие одежды конфуцианцев, восхвалявшие древних правителей, странствовавшие от школы к школе, собиравшиеся толпой в лекционных залах заполнили страну. Путь в тысячу ли к знатоку канонов не считали далеким, останавливались в каждой школе, за учение платили сотни тысяч монет. К тем, кто, имея славу и блестящую репутацию, держал открытыми двери дома и принимал учеников, записывалось не менее 10 тыс. человек» [Хоу Хань шу, цз. 79 б, с. 22а]. […]
К тому времени отношения учителя и ученика вышли за рамки системы образования и превратились в универсальную форму патронажа. В ученики добровольно шли те, кто искал покровительства влиятельного лица в расчете на выгоды такого альянса. Хотя временами «ученики» могли почти сливаться с прочими категориями зависимого люда — скажем, служить в дружине или работать на полях патрона, — их преданность нередко вознаграждалась успешной карьерой. […]
К слову сказать, многие позднеханьские стелы с панегириками в адрес чиновников были воздвигнуты по инициативе и на средства их благодарных учеников. Очевидец краха империи Сюй Гань резюмировал: «Во времена правления Хуань-ди и Линди от гунов и цинов до инспекторов округов и правителей областей никто не заботился о государственных делах, все думали только о привлечении гостей… объявляли себя учителями, а не учили, ученики же не перенимали их науку и, хотя старались походить на достойных людей, вели себя, как рабы. Иные преподносили дары, давали взятки, чтобы укрепить свои личные связи [с хозяином]» [Сюй Гань, цз. 2, с. 13а–б].
Добавим, что во II в. связи учителя и учеников уже приобрели потомственный характер. Сын сановника Ли Гу после казни последнего скрывался от властей вместе с «учеником» отца. На стеле в честь сановника Ян Чжэня выбиты имена почти двухсот учеников. Стела была сооружена спустя сорок лет после смерти Ян Чжэня, и в тексте эпитафии сказано, что ученики «исполняли свой долг в течение трех поколений», т. е. служили сыну и внуку Ян Чжэня [Хэ Чанцюнь, 1964, с. 206].
В позднеханьское время появилась также категория «бывших служащих» (гу ли). К ней принадлежали служащие, обязанные своему начальнику-патрону прямым назначением на должность. […] Попавшие на службу путем прямого назначения считались «бывшими служащими» выдвинувшего их лица даже в том случае, если они впоследствии поднимались до высших постов [Хоу Хань шу, цз. 33, с. 21а, цз. 44, с. 16 б]. Подобно ученикам, «бывшие служащие» могли хранить верность и потомкам патрона, нередко в благодарность за когда-то оказанную честь (и в надежде на новые выгоды) одаривая их деньгами.
Личностные отношения внутри позднеханьской бюрократии следует рассматривать как часть всей политической структуры того времени. Они были оборотной стороной процесса аристократизации, окостенения бюрократии, препятствовавшей социальной мобильности. В то же время они были следствием возросшей конкуренции за место в бюрократическом аппарате, сведшей на нет попытки упорядочить систему регулярных рекомендаций. От личностных связей ждали выгод обе стороны. Служилая знать стремилась с их помощью привязать к себе своих подчиненных. В позднеханьское время постоянно слышатся жалобы на то, что высшие чины выдвигают неопытных юнцов, которые смогут в будущем отплатить за оказанную услугу [Хоу Хань шу, цз. 32, с. 5 б, цз. 63, с. 10 б]. Со временем количество «учеников» и «бывших служащих» стало общепризнанной мерой могущества знатного чиновничества. Подобная тактика находила отклик в низших слоях служилого люда.
Требование беззаветной преданности патрону составляет отличительную, неизвестную прежде черту позднеханьской бюрократии. Появилась концепция «двух правителей», согласно которой верность патрону приравнивалась к верности государю. Наиболее усердные «ученики» и «бывшие служащие» соблюдали по умершему покровителю 25-месячный траур, который полагалось носить только по отцу и матери (обычай ношения 25-месячного траура тоже распространился в позднеханьский период). Они могли самовольно покинуть свой пост, чтобы прийти патрону на помощь, обрить себя наголо в знак того, что разделяют его вину, а подчас и силой освободить его из-под стражи. Увольнение чиновника даже официально влекло за собой изгнание со службы его протеже. Во II в. вера в правосудие оказалась настолько вытесненной этикой личного долга, что даже казнь обвиненного в коррупции чиновника воспринималась современниками как месть со стороны когда-то истребленного им рода [Хоу Хань шу, цз. 31, с. 21а].
Непотизм, патронаж, карьеризм, засилье личных связей в конце концов превратили ханьскую бюрократию в пародию на самое себя. В критиках пороков позднеханьской администрации нет недостатка. Сошлемся на Ван Фу, который изображает служилое общество миром лжецов и лицемеров, где тупиц выдают за «блестящие таланты», негодяев — за почтительных сыновей, стяжателей — за бессребреников, клеветников — за правдолюбцев, невежд — за мудрецов и т. д." опубликовано econet.ru
А ЧТО ВЫ ДУМАЕТЕ ОБ ЭТОМ?