Леониду Сергеевичу Большинцову семнадцатого июня исполнилось 50 лет, и Леонид Сергеевич отнесся к предстоящему своему юбилею со всей серьезностью. Он выделил значительную сумму на хозяйственные расходы и вручил теще, всецело доверяя ее умению и опыту. Переложив таким образом муторные дела насчет закуски и прочего на железные женские плечи, он не сомневался, что пиршественный стол будет блестящим. Теща же, получив от зятя ответственное задание, немедленно связалась по телефону со столом заказов ГУМа и вызвала к себе подкрепление в лице старинной приятельницы дома Большинцовых Любови Алексеевны. Любовь Алексеевна примчалась скорее «Скорой помощи», женщины заперлись на кухне, и работа закипела.
Теперь оставалось только созвать полный дом гостей и садиться за стол пировать. Не желая, однако, пускать на самотек решение гостевой проблемы, Леонид Сергеевич, исполненный духа демократизма, созвал семейный совет. Заняв председательское место и звякнув ложечкой о стакан, Леонид Сергеевич поставил перед женой и тещей первый и единственный вопрос повестки дня.
– Ну, – сказал он мягко, – так кого же мы позовем?
– Елену Гавриловну, – мгновенно среагировала жена Большинцова Тамарочка. – Ее обязательно, тем более что она мне шьет выходной халат.
– И Степана Марковича, – поспешно добавила теща, – его в первую очередь! Все-таки Степан Маркович – выдающийся женский врач, светило. Если бы не он, кто знает, была бы Тамарочка здоровой сегодня. Ну, и еще Краешевых, – все-таки соседи по даче, неудобно.
Леонид Сергеевич поежился, но безропотно начал список приглашенных на свой юбилей с портнихи, гинеколога и дачных соседей.
– Не забудьте Швайкиных, – погрозила костистым пальцем теща, – я у них три раза была: и на чае, и на обеде, и на грибах. Краснопольских тоже надо позвать. Милые люди, образованные…
– Особенно она, – поддержала свою маму Тамарочка, – она такая занятная! Прошлый раз, когда собирались у Кашинцевых, Краснопольская целый вечер процеловалась с художником этим, как его… Голенищевым… Такая занятная, право…
– Художественная натура, что и говорить, – откликнулась теща.
Женщины засмеялись.
– Уж если заговорили о художественных натурах, я бы позвала еще Светланского, – чуть покраснев, предложила Тамарочка, – чудный голос, и вообще он милый. Талантливый. Знает наизусть всего Окуджаву, – мечтательно протянула она, – это было бы хорошо, Светланского… – И она потупилась.
Леонид Сергеевич без возражений составлял список своих гостей под диктовку жены и тещи. Он писал и писал, а тем временем где-то под сердцем у него накапливался тяжелый и неприятный ком. Во рту становилось горько и сухо, и он не решался взглянуть на членов семейного совета. А те, увлекшись, все диктовали и диктовали Леониду Сергеевичу.
– Левикова – это для твиста!
– Братухина – из комиссионного!
– Иванихина – весельчак человек!
– Стойте! – вдруг закричал Леонид Сергеевич. – Остановитесь! А для меня? А кого-нибудь для меня? А? Друга какого-нибудь? – Голос Леонида Сергеевича вдруг сорвался, и он продолжал уже почти надрывно и не по-мужски, некрасиво морщась: – Ведь это мой юбилей! День рожденья-то мой! Ведь это я пятьдесят лет прожил! Что вы своих знакомых созываете! Мне друзей нужно!
– Господь с вами, Леонид Сергеевич! – испуганно забормотала теща. – Что за тон? Хотите друзей, кто же возражает? Пожалуйста, зовите друзей, правда, Тамарочка?
– Именно друзей, – подхватила жена Леонида Сергеевича, – раз это твой праздник, зови себе кого хочешь! Ну… – Она уже успокоилась, взяла себя в руки. – Называй своих друзей. – И она уступчиво улыбнулась мужу. У того мгновенно потеплело на сердце.
– Я думаю, Шторина, – сказал он просительно.
При имени Шторина теща пожала плечами, а у жены в глазах появилось выражение, какое бывает в глазах пойманной щуки.
– Шторина? – Она брезгливо поморщилось. – Этого керосинщика?
– Вся квартира провоняет, – шелестнула теща.
– Ну и что, что он керосинщик? – горячо сказал Леонид Сергеевич. – Да, он заведует керосиновой лавкой – это правда, но я с ним еще в школе учился! На одной парте сидел! Это был самый милый и ласковый мальчик в классе. Да он таким и остался! Он чудесный! Потерял руку на войне, пошел в лавку работать. Я люблю и уважаю Шторина. Он честный! Он добрый!
– То-то ты его уже четыре года не видел, – ядовито сказала жена.
– А семнадцатого я его увижу! – упрямо сказал Леонид Сергеевич.
– Но согласитесь, Леонид Сергеевич, – рассудительно сказала теща, – что появление среди людей нашего круга и в день вашего юбилея этого самого, как его, Шторина – форменный нонсенс.
– Это вы сами, Евгения Петровна, – форменный нонсенс, – крикнул уже совершенно взбешенный Леонид Сергеевич, – да, да, именно нонсенс! А Шторин на моем юбилее будет сидеть на самом почетном месте! Вот так!
– Тогда позови его в будни! – вдруг резко воскликнула Тамара. – Да, позови его в будни, и раздавите с ним поллитровку! Так, кажется, он выражается? – саркастически засмеялась она и продолжала со злобой: – Налакайтесь, закусите коровьим сердцем и спойте дуэтом «Шумел камыш». Пожалуйста! Наслаждайтесь! Мама вам накроет! На кухне! Но учти, меня дома не будет! Она говорила, словно обнажаясь, и это было непереносимо Леониду Сергеевичу, ему было стыдно, и уже что-то непоправимое хотел он сказать, но теща, дорожившая респектабельностью семейных отношений, как всегда, молниеносно вмешалась.
– Ну зачем так резко? – примиряющее коснулась она руки дочери. – В конце концов, Леонид Сергеевич здесь хозяин. – Она многозначительно посмотрела на дочь, та ответила ей быстрым, злым взглядом. Но теща, словно не замечая этого, продолжала: – И если он хочет пригласить к себе друга юности, это его право!
– Да! Да! Это мое право! И я им воспользуюсь! – выкрикнул Леонид Сергеевич, рывком захлопнул за собой дверь и побежал в переднюю к телефону. Он набрал номер, услышал тонкий гудок соединения и нетерпеливо ждал, когда же на другом конце Москвы его старинный друг Ваня Шторин соблаговолит снять трубку. Наконец телефон щелкнул, трубку сняли, и Большинцов услышал бесконечно далекое и слабое:
– Да… да… Слушаю… Я вас слушаю…
И Леонид Сергеевич сразу узнал этот голос.
«Шура! – подумал он радостно. – Ванюшкина жена!» И милое, ясное лицо и два огромных серых глаза встали перед ним.
– Алло! – вскричал он, как бы раскрывая объятия при встрече. – Шура! Алло! Это вы?
– Да… – послышалось откуда-то издалека.
Леонид Сергеевич заторопился и, набрав побольше воздуху, закричал в трубку что было сил:
– Шура! Милая! Здравствуйте! Это Леонид Сергеевич! Леня Большинцов!
– Здравствуйте, – ответили там, и голос Шуры как будто еще более удалялся от Леонида Сергеевича.
– Шура! Шурочка! – кричал он во весь голос, ему нравилось так кричать назло теще, назло Тамаре и всей этой шараге, которую они пригласили. – Шурочка! Мне семнадцатого сего месяца сего года стукнет пятьдесят, и я очень прошу вас… Вас лично! Захватите с собой Ванюшку и препожалуйте ко мне на юбилей. Начало в восемь!
Шурочка! Прелесть моя! – вопил он радостно. – Приходите точно. Раздавим поллитровку и закусим коровьим сердцем, шучу, конечно! Договорились?!
– Леонид Сергеевич, – донеслось до него чуть слышно. – Леонид Сергеевич, неужели вы не знаете?
– Ничего не знаю! – кричал Леонид Сергеевич. – И знать не хочу! Мне и праздник не в праздник и юбилей не в юбилей, если на нем не спляшут камаринского Шурочка и Ваня Шторины!
– Леонид Сергеевич, донеслось из трубки, и непонятным образом голос Шуры вдруг приблизился, он стал явственным, – ведь Ваня умер.
– Что? – вскричал Леонид Сергеевич, словно его ножом ударили. – Не может быть! Вы шутите?
– Ваня умер полгода назад, – снова издалека еле слышно донесся голос Шуры, – он очень мучился, Леонид Сергеевич… У него была неизлечимая болезнь… Мы звонили вам… вас не было…
Голос женщины дрогнул, она заплакала.
– Я был в Италии… – растерянно сказал Леонид Сергеевич. И вдруг все понял, обмяк душей, содрогнулся и заплакал в телефон с нею вместе.
– Я скоро приеду к вам, – сказал он сквозь слезы, задыхаясь и кривясь, – я завтра же приеду… Боже мой… Боже мой…
В трубке щелкнуло, и Леонид Сергеевич положил ее на рычаг. Он постоял немного, пришел в себя, опомнился, растер щеки и веки и вернулся в столовую. Его встретили соответствующие случаю выражения лиц. Леонид Сергеевич прошел на свое место.
– Шторин не придет, – сказал он сухо. – Умер Шторин. Нету его на свете. Все. Диктуйте дальше.
Выдержав небольшую, но вполне доброкачественную паузу, Тамарочка сказала, слегка порозовев:
– Леонид Сергеевич, извини мою рассеянность, ты не помнишь, голубчик, я называла Светланского?опубликовано econet.ru
© Виктор Драгунский
А ЧТО ВЫ ДУМАЕТЕ ОБ ЭТОМ?